Ушедшее — живущее - Борис Степанович Рябинин
Мне кажется, Боря, что хромой авантюрист сказал это и про нас. И нас с Вами тошнит от спокойной домашней жизни, мы испытываем морскую тошнотворную болезнь на «зеркальной тиши озера», но зато мы в своей тарелке среди бурного моря дальних странствий и приключений. И нас с Вами вечно томит своеобразная вывернутая наизнанку ностальгия — тоска по чужим землям и чужим водам, по новым людям и событиям. И мы с Вами готовы, с горстью пороха, пуль или бус, проложить путь к вражескому акрополю, где и водрузить наше знамя, знак свершения наших безумных замыслов.
Разве не прекрасно иметь право сказать про себя так:
Я пробрался в глубь неизвестных стран,
Восемьдесят дней шел мой караван…
Цепи грозных гор, лес, а иногда
Странные вдали чьи-то города.
И порой из них, в тишине ночной,
В лагерь долетал к нам непонятный вой.
Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам подходили львы.
Но трусливых душ не было меж нас, —
Мы стреляли в них, целясь между глаз…
Древний я открыл храм из-под песка,
Именем моим названа река,
А в стране озер семь больших племен
Слушались меня, чтили мой закон…
Разве не прекрасна жизнь? А когда она оборвется, друзья напишут на наших могилах замечательные слова:
«Клянусь черепахами Тэсмана, это был человек!..»
Потом Зуев надолго исчез с нашего горизонта. Зрелый период жизни сложился для него неудачно.
Он писал Ф. В. Бачурину — заместителю начальника по учебно-воспитательной работе, что хотел бы еще приехать в трудкоммуну, она, тема перевоспитания человека, влечет его, но судьбе угодно было иное.
Прошли годы. Сложные, непростые годы. Конечно, они не могли не отложить свой след. Многое изменилось.
И вдруг — заказная бандероль. Из Караганды. Взглянул на обратный адрес, и теплая волна заполнила душу, нахлынули воспоминания. Знакомым прямым почерком на обертке выведено: «Мих. Зуев-Ордынец». Он прислал свою новую книгу: «Вторая весна». Повесть об освоении просторов Казахстана…
«Вторая весна»!.. Символическое название!
Мы не виделись с Зуевым со дня отъезда из «высокогорного лагеря». Каков он стал, наш беспокойный непоседа-любознай и острослов? Все такой же нетерпеливый, горячий, одержимый разными проектами-замыслами, с неодолимой тягой в дальние неведомые края, или приостыл немного?..
А еще спустя немного времени пришло приглашение: М. Е. Зуеву-Ордынцу исполнилось 65 лет. Одновременно это было и 40-летие его работы в литературе, в едва ли не самом трудном жанре — приключенческом, завоевавшем прочные позиции, почитаемом читателями самых разных возрастов.
До сих пор жалею, что не сумел поехать на его двойной юбилей. Ездили товарищи из «Уральского следопыта» — секретарь редакции С. А. Захаров и заведующий отделом очерка и краеведения литератор-краевед Ю. М. Курочкин. Что бы такое сделать для юбиляра, чтоб он вновь ощутил нашу дружбу? Решил послать альбом со снимками нашего путешествия по Чусовой. Думаю, ему было приятно вновь увидеть ее, хотя бы на фотографиях. Товарищи говорили, что он был рад подарку и просил их поблагодарить за него. Конечно же из глубин памяти вновь поднялось и с удвоенной силой заговорило то, что довелось нам испытать вместе. И может быть, ему пришли на память его же собственные слова, которыми он заканчивает книгу «Каменный пояс»:
«И тут мне особенно ярко вспомнился Урал, его строгие хребты, хрустальные озера, мрачные недра его шахт, величавый покой безграничной тайги и простые, милые моему сердцу, уральские люди…
И понял я, что не отпустит меня Урал, что вернусь я к нему, вернусь еще не раз…»
Все верно. Крепко держит в своих объятиях седой Урал…
И действительно, Зуев еще не раз вернулся к полюбившемуся ему Уралу в своих произведениях.
Последний период жизни он провел в Караганде. Напечатал несколько вещей в различных изданиях. «Один из последних могикан» называли его в редакции «Уральского следопыта».
Прибывали заботы, разные болячки, неизбежные в старости, но Урал, уральские друзья оставались в сердце, жило в памяти изведанное в молодости, хотелось видеть это снова и снова перед собой, — полагаю, о том свидетельствовало письмо из Караганды, помеченное 23 ноября 1963 года:
«Дорогой-дорогой Борис Степанович!
…вот о чем я буду особо просить: отдайте переснять все, что найдете интересным, и прикажите сделать в самом лучшем виде, а все расходы на мой счет. Только так, только так, дорогой Борис Степанович! И умоляю, не спорьте. Отбросьте все эти цирлих-манирлих и фигели-мигели!
Не забудьте порадовать меня эффектными пейзажами Урала, особенно Чусовой. Поглядев на них, я снова помолодею. У меня до сих пор стоит перед глазами Ваш умопомрачительный снимок чусовского, кажется Оленьего, камня.
Да, а собаки, собаки! Судя по Вашей чудесной книжке, Вы все сердце отдали овчарке Джекки. (Имеется в виду книга «Вы и ваш друг Рэкс». — Б. Р.) Мир праху его! Но у меня связано много воспоминаний с догом Джери. И, конечно, эрдельтерьер Снукки. Помните, как она (он?), заснув на баке лодки, свалилась в Чусовую, и кто-то из нас заорал — Человек за бортом! — Смеху сколько было! А сколько солнца, и река, и горы, и тайга! Эх-х!..
И еще просьба. После собак как-то неловко писать об этом… Хотелось бы получить фото и Ваше, и Вашей супруги, и Вашего «шкета». Взамен посылаю свое фото. Вот что осталось от меня!
…Крепко-крепко жму Вашу руку. Почтительнейше целую ручки Вашей супруги.
Гудбай, покедова!
Искренне Ваш Мих. Зуев-Ордынец».
На обороте присланной фотографии была сделана надпись:
«Дорогому другу, брату-следопыту…
Кто услышит раковины пенье,
Бросит берег и уйдет в туман…»
Да. Все так. Верно. Как верно было и то, что туман, туман вечности, уже был не далек, он приближался. В 1967 году наша связь прервалась — и теперь уже навсегда.
Яблочный следопыт
В середине тридцатых годов появилась на книжных прилавках Урала познавательная повесть для детей и юношества с заманчивым названием «Яблочный пир». Повесть рассказывала о садоводе, сумевшем вырастить прекрасный плодовый сад на суровой уральской земле. Рассказывалось здесь и вообще о развитии плодоводства, о том, как человек научился дружить с зеленой природой, превратив плодоносящее дерево в источник благополучия, здоровья и красоты.
